25-я рага - Константин Кадаш

25-я рага

[чтение в темноте]

Константин Кадаш

Светлане,

без которой не было бы этой книги

© Константин Кадаш, 2015

© Jesse Reno, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

[Ч аС Ть i]

[plast giraffer på fönsterbrädan raga]

Пыльные ритуалы, развешенные по бельевым веревкам,Неразрешимые проблемы взросления, Джа, на кончиках твоих капроновых нитей,Нагие, мы спешили на чердак и выше —Отмерять лунного света грамм на кончиках пальцев, баюкатьУкромные пятнышки сердец с изнанки ребер(даже чувствуя эти токи, ты никогда не успевал проснутьсяпрежде рассвета, и, застав очередную революцию, гнетущую внешний мир,заворачивался в кокон непоколебимой веры в человеческие качестваобитателей меблированных комнат и лестничных пролётов:но так и не сподобился приручить ни единой бабочки). Значит, этаИгра – не больший блеф, чем прочие игры, осязаемые кожей.И сейчас, как прежде, приманивая звездных дельфинов табачным манком, мы можемВыдумать прочную сеть свободы иОсвобождения, увязанных с системой неделимости клеток, когдаНе так уж и важны ареалы обитания, разница в расцветке пластиковых птицНа обнаженных ветвях и наличие в сетке вещанияПолживого половинчатого недомыслия, по привычке рядящегося в одеждыПатриотизма. Наши оттенки позволяют утолятьжажду поцелуем на французский манерС обязательным картавым эр и заблудившимися в окончаниях согласнымина капитуляцию…Я все еще вижу плацкартные армии, надежно укрытые укромной дрёмой,следы, которые оставляет вой,На коньке крыши флюгер, вращающийся против. ЧасовойНа вышке игрушечного маякацелится в небо из пластмассового свисткаИ от его меткого выстрела не остается ни следа, ни под утро – света.

[чтение в темноте iv]

святой ребенок, напевающий колыбельную на языке травыв самом сердце леса, один, единственный, глаза закрыты,слышит, как бьется сердце чащи – чаще, когда отступаютвсе ускользающие родники, и земля дает всходы.нашей чащей часто становились парки и скверы, скверныетощие деревца вдоль автострады, когда сплавлялисьзной и рокот в сталь и пластик, автомобиля тело продолжая —движение без цели, отказ от статики и пресыщенья.случайные попутчики, успели разминуться в чехардеслоев пространства, слышим: тихокатятся гласные из глубины сквозь лабиринт корней и камня,дыханья мягкие машины.

[чтение в темноте v: рагадада]

стань мне статью, безоговорочная, как пьяная птица-страусголовоногая от макушки до пяток метр восемьдесят пятьдвадцать два перышка, схороненные в зобке, пока страхомпесок просеянный выносит дворник в ведре жестяном то —деньги на ветер, то – коромыслом радуга, натянутая над пустырёмсуши бельё и хлеб, учись стрелять по банкам: вырастешь скоро,пойдешь в солдаты, дело говорю, мужайся и в пыль опадай, когдастальными листами ржавые птицы подорожник сеют.наши крохотные видения и мальчишеские дрёмы: дружбы, зарницы, фантики,траченные гильзы, вынесенные со склада, пока бронебойные землеройкиподгрызали кирпичные стены бараков // общественной банина отшибе. частые визиты подозрительного милицанера тем не менеевыпадали на будни, когда часовщики спали.карманные часы, как и прежде, спешили на 12 минут.

[чтение в темноте vi: рага прекраснодушных]

и цветы милосердия к твоим межевым столбам, кроткий,у которых сам плутал, собирая листву, сгоняя паству,усмиряя похоть, убалтывая гордыню, хлеб преломляя горький.с морщинистыми личиками человечков говорливые попугаикопошились на балконах, в гнездах,баюкая тонкие запястья, пальцев длину, ушибленных о ветер,в час, когда медный снег выдуманный неумолчнопятился к океану… и молочно-белые звезды раяадакачались на хлипеньких стеблях, вплетенных в сети,над прибранной землею нависая.

[hazel låten]

изменения в расписании прибытия поездов,вечное без пяти вопросаи стрелки часов,не поспевающие за временем,все так же лишенным наших скромных чаепитий на краю света,отлучений, пафоса, болезней роста.отступаясь от полотна млечного пути, я не забывал прислушатьсяк лязгу колес, пересчитывающих железнодорожного полотна рёбра,когда ладонями колючими шарился по пыльным углам и застенкам, искалзакатившиеся грошики, забытые ржавые детские страхи, пятнышкинеудовлетворенных любовий, молотило солнцепотной тушицей, и бетонные бока супермаркетовманили прохладой за которой – выпасы звездмешали квазары и кварки и черные дыры твоих риторических вопросов осмыслах и точках отсчета. так все и было:тишайшие личины, эго, непутевый дрейф вплоть до растворения в ландшафте, доисчезновенья в точке, и без того едва угадываемой на горизонте.

[хаягрива_мантра]

улица войны, оккупированная леммингами, распадается на бульвар и проулоку памятника свободы, которой, как известно, не существует без потери пульса,крови, нарушений целостности кожного покрова, разрушения тканей и без тогошаткой совести – меленькое я выглядывает в слуховые окошки глазёнок,следит оттенки кожи, многообразие лиц, проплывающие линкоры профилейи вереницы поднебесных китов, раз за разом атакующих бронебойную шхуну-китобоя/богоборца, где каждый умышленный – грешник, перебежчик, еретик,атеист; китайские аисты складывают гирлянды из человеческих черепов итанцуют, на манер кали, распахнув свои клювы солнечно-алые клац-клац-довольствиемдля утонченных натур:: нарезание тонких полосок ременной кожи с предплечий,покуда ты водружаешь свой крест на парковке, в самых задних рядах – провинциясупермаркета, где только ветер перемалывает косточки бродячим собакам икатает перекати-поле экологичных пакетов с оттисками модных брендов: бредомоборачивается попытка сморгнуть с ресницы искажающие реальность каплимайянского дождя, настоянного на семени солнца, пущенного в расход/ход ходиков, ноесли отсюда все еще видна красная косоворотка кремля и циклопическая башнясити – иероглиф несостоявшегося эгоизма рефреном, значит, не все потеряно,значит, мы очень близко к центру, а это – перспективы, потенциальные инвестиции, недвижимость,растущая в цене. о, дхармапала хаягрива, так неси мое тело к колеснице восхода,пока поливочные автомобили подчищают пятна с асфальта наших промасленных душ.

[so»long, Louisiana]

пятничные пятна по всему телу вымаранные рисуночкипо коже тонкой иглой выведены под корень как и всемои прошлые однокоренные словечки одутловатые песенки пошлыев песок выплеснутые, лялькой в люльку уложенные, неухоженные,но всегда остается вопрос заздравия и упокоя,когда небо принимает оттенок дороги, другой, по которойеще не ступала нога нагой и каждое продолжение взгляда,взвешивающего пространство – ряд воскрешений, флэшбеков, прошлого оглядок,задушевной надежды на возвращение в сугубо личностное нигдекто говорит? кто говорит? Луизиана – мои цветущие реки укромные моиреки руки собирают воду собирают камни хранят травыруки того кто никогда не входил в твои воды ниединожды и ни дважды ты говорящая со мною сквозь землюна все стороны света Луизиана и я продолжающийтвое течение каждой своей веной каждым словом своим каждымновым воплощением весь плоть от плоти и кровипока ты – продиралась сквозь камень и глину выискиваяв мокреди истину и межу и шептала словапрощания и слова прощения, so_long-so_long,я втаптываю твои корни в небо.

[coyote negro raga]

это дорога в один конец, непогашенный билет,выданный на руки в глубоком детстве,если все еще способен закрыть глаза —зажмурься: здесь всегда остается местоточечного света, выгодно оттеняющего пространство,как то и положенов сложеннойдихотомии молчания и крико/подобиячайки, заблудившейся меж заливом и взгорьем,но не смеющей повернуть назад;

у плато плутающая осеньзаботливо прибирает прошлогодний сор;выговором, говором, акцентом —заклинание тварности: точка отсчета,делящая полярности базиса и надстройки, моментнепостижения основополагающих истин, где торгне уместен ине сопоставим с реалиями рынка;я малым сим предписываю кротостьи споро частностях и неустойках.

отныне – белым в молоков найм перспектива территории, когда-тодолжно быть, населяемой другими:едва ли здесь найдется строчкадля следа нашего, с избытком —для оттисков нашедших выход из пустынии заселяющих ландшафты,мгновение тому лишенных человека.ом!мой бон мой бег мой кроткий бог,я заметаю след и выхожу из дома.

[речь о вселенской мудрости в капле пролитого молока…]